The king of nowhere never home.
Если сказать что-то - да я ничего не смогу сейчас сказать. В принципе не смогу - не сумею.
По грудной клетке леденящие змеи проползают к животу - по новому, по ожившему, по горячему извиваются тоненькие морозящие струйки.
Металл раздирает губу.
Мы сидим, в кои-то веки мы не пьем ничего алкогольного. В его глазах - буря. Надежда, изумление, страх.
Слёзы.
Я их вижу, я знаю. И от этого не по себе - будто заглядываю в чужие окна, за ширму, куда нельзя без разрешения. Зато какие яркие глаза...
Что было, что будет. Чай на столе - остывший, тлеющие сигареты, мурашки вновь и вновь по бледным рукам. И снова, как прежде - от волнения поднимается температура. Горячей волной снизу - захватывает. Такого не было сколько уже лет...
Я-то почему дергаюсь? Я-то здесь причем?
Однако же вот.
Сгорбился - смотрит вникуда, на него даже глядеть больно. Молчит - а от самого бьет, бьет электрическим током отчаяния и боли. Да так, что рушится моя стенка безразличности, которую я так долго выстраивал - чтобы только не чувствовать больше чужих эмоций... да и своих собственных, чего уж там.
Пробило.
Пробило, черт возьми.
А за разломом - теплый ошметок мяса, зарубцованный, весь в шрамах и ожогах. Не защищен более ничем - бери, протыкай иглой.
Город не выдержал осады. Та-даа...
Круг, квадрат. Карандашные штрихи стираются - и прочерчивается безжизненная линия, четкая до тошноты.
Только это не поможет тем, кто любит рисовать.
Серым оно будет потом...
По грудной клетке леденящие змеи проползают к животу - по новому, по ожившему, по горячему извиваются тоненькие морозящие струйки.
Металл раздирает губу.
Мы сидим, в кои-то веки мы не пьем ничего алкогольного. В его глазах - буря. Надежда, изумление, страх.
Слёзы.
Я их вижу, я знаю. И от этого не по себе - будто заглядываю в чужие окна, за ширму, куда нельзя без разрешения. Зато какие яркие глаза...
Что было, что будет. Чай на столе - остывший, тлеющие сигареты, мурашки вновь и вновь по бледным рукам. И снова, как прежде - от волнения поднимается температура. Горячей волной снизу - захватывает. Такого не было сколько уже лет...
Я-то почему дергаюсь? Я-то здесь причем?
Однако же вот.
Сгорбился - смотрит вникуда, на него даже глядеть больно. Молчит - а от самого бьет, бьет электрическим током отчаяния и боли. Да так, что рушится моя стенка безразличности, которую я так долго выстраивал - чтобы только не чувствовать больше чужих эмоций... да и своих собственных, чего уж там.
Пробило.
Пробило, черт возьми.
А за разломом - теплый ошметок мяса, зарубцованный, весь в шрамах и ожогах. Не защищен более ничем - бери, протыкай иглой.
Город не выдержал осады. Та-даа...
Круг, квадрат. Карандашные штрихи стираются - и прочерчивается безжизненная линия, четкая до тошноты.
Только это не поможет тем, кто любит рисовать.
Серым оно будет потом...
- Я могу сказать тебе срок.
- К маю?
- Раньше... в ноябре. Крайний срок - декабрь.
- Я знаю, что они не врут...
- К маю?
- Раньше... в ноябре. Крайний срок - декабрь.
- Я знаю, что они не врут...