The king of nowhere never home.
Десятки стихотворений. Десятки песен.
Просто чтобы суметь найти то зернышко, которое проклюнется в нормальное, стоящее стихотворение.
Какие-то жалкие строчки.
Я не могу. Я не могу писать.
Все, что в этой жизни я умел делать - по-настоящему хорошо, хоть, конечно, все еще был простор для развития - это писать стихи.
А сейчас я сижу, пытаюсь выцарапать со стенок души какие-то жалкие остатки тех эмоций, которые когда-то рождали пронзительные строчки.
Наверное, так ребенок соскребает со стенок банки "Нутеллы" шоколадную пасту. И понимает, что то, что там осталось, этого не хватит даже на каплю радости.
Вот и вычерпан мой "золотой" потенциал. Я кончился. Блять, я кончился.
Неужели я потерял даже эту часть себя... самую дорогую, самую стоящую часть меня.
Потому что остальной "Я", все то, что осталось, оно вообще ничерта не стоит.
Я бездарность. Я такая бездарность, что хочется плакать.
Знаете, что самое обидное...
Меня нет даже на "поплакать".
Я уже черт знает сколько времени не плакал. С лета, если быть точным. И то тогда я заставил себя прорыдаться - просто для того, чтобы эти чертовы слезы вышли наружу. И вызваны слезы были сопереживанием Гуинплену, а не потому, что мне было очень плохо.
Я так хочу просто проплакаться. Суметь наконец прорвать эти чертовы слезы и проплакаться, прорыдаться вдоволь. Мне будет легче.
Просто чтобы суметь найти то зернышко, которое проклюнется в нормальное, стоящее стихотворение.
Какие-то жалкие строчки.
Я не могу. Я не могу писать.
Все, что в этой жизни я умел делать - по-настоящему хорошо, хоть, конечно, все еще был простор для развития - это писать стихи.
А сейчас я сижу, пытаюсь выцарапать со стенок души какие-то жалкие остатки тех эмоций, которые когда-то рождали пронзительные строчки.
Наверное, так ребенок соскребает со стенок банки "Нутеллы" шоколадную пасту. И понимает, что то, что там осталось, этого не хватит даже на каплю радости.
Вот и вычерпан мой "золотой" потенциал. Я кончился. Блять, я кончился.
Неужели я потерял даже эту часть себя... самую дорогую, самую стоящую часть меня.
Потому что остальной "Я", все то, что осталось, оно вообще ничерта не стоит.
Я бездарность. Я такая бездарность, что хочется плакать.
Знаете, что самое обидное...
Меня нет даже на "поплакать".
Я уже черт знает сколько времени не плакал. С лета, если быть точным. И то тогда я заставил себя прорыдаться - просто для того, чтобы эти чертовы слезы вышли наружу. И вызваны слезы были сопереживанием Гуинплену, а не потому, что мне было очень плохо.
Я так хочу просто проплакаться. Суметь наконец прорвать эти чертовы слезы и проплакаться, прорыдаться вдоволь. Мне будет легче.