Сегодня я проснулся от металлического писка над ухом.
Думал поначалу - будильник. Высунул руку в поисках железного агрегата, поводил ей по полу, как кто-то тихо, но настойчиво прошептал, что его у меня нет. Будильника.
Задумался, согласился. Открывать глаза категорически не хотелось - всегда хочется как можно дольше балансировать на этой тонкой гранью между сном и реальностью, каким бы сон ни был. И какова бы ни была реальность.
Только потом дошло осознание того, что дома, кроме меня, никого нет.

Открыл глаза.
Он стоял рядом, улыбался. Черные глаза. Черные волосы, обрамляющие восковое, анемичное, без капли крови лицо.
Я помнил его.
Нау - так звали моего личного демона - не появлялся у меня с год. Примерно год назад он сидел рядом, все так же отчаянно скалясь, без признака краски на лице, белая моль, серая кожа, отсутствие цвета на волосах. Иногда белый - всего лишь полное отсутствие цвета.

Сейчас он был другим. Волосы, теперь черные, доставали до лопаток. Они уже не выглядели ломкими и безжизненными - казалось, кто-то магическим усилием вдохнул в них силу. Во всем теле появилась грация - если раньше это был скелет, обтянутый кожей, без намека на пластику, то сейчас передо мной стоял очаровательный парень.
Да он даже неестественно худым перестал быть, черт побери!

Сейчас я мог назвать его красивым.

Я не помню, что я сказал ему тогда. Он сообщил, что больше не будет использовать имя, которое взял себе - Нау. Мне тогда, помнится, показалось диким - не будет? Как? Это имя прочно засело в моем мозгу и стало неотъемлемой частью моего сознания. Ре-эго. Сейчас он улыбался. Улыбался. Говорил, что имя больше не его. Что он стал другим.

С тех пор, как он позвал меня в свой мир, жизнь замерла. Остановилось все. Даже тиканье часов на стене - и то стихло. Только абсолютный холод по всем венам. Невесомость, и километры под ногами. И в этом эфемерном мире ты - никто. Тебя нет. Как нет всего того, что окружало тебя прежде. Один холод... да бесконечный белый, белый, белый туман.

И его не было рядом. Я думал, когда я за ним пойду, он будет со мной, но в этом и есть суть его мира. Одиночество и потерянность.
В его мире невозможно быть не то что счастливым... даже не одиноким быть нельзя.

Несмотря на это, я негодовал.
- Где ты был все это время, скажи на милость? Так-то ты принимаешь гостей?
- Ты же знаешь, я всегда рядом. Только вот тревожу тебя, когда ты сам не справляешься с ситуацией... слабачок, - почти ласково ответил он, смотря на меня немигающим взглядом. И это была чистая правда. Когда отчаяние доходило до такой степени, что переставал чувствовать физическую боль, он незамедлительно появлялся. Появлялся, запрыгивал на стол и иронизировал. Над всем вокруг.
И - в чем он никогда мне не признавался, но что я прекрасно знал и без его признаний - затягивал мои раны. Само его присутствие действовало как заживляющая мазь на свежую рану - склеивало края раны и принуждало существовать дальше, затягивало, сгущая сам воздух. Кровь сворачивалась, и, каким бы ни был я изрезанным, я жил.

А в его мире каждый кубический миллиметр окружающего пространства был таковым. Он не вдыхал жизнь - он анестезировал, оттягивал момент, когда запас сил хоть немного восстановился, чтобы потом, когда наступит оттепель, было чем противостоять обрушившемуся с новой силой отчаянию.

Я говорил уже, кажется, что за год разлуки он изменился. Грация. Грация во всем теле, коей раньше и не пахло. Изящество. Его можно было показывать, им можно было гордиться.
А глаза так и остались вакуумными, только теперь в них отчетливо читалась тоска, когда раньше в нем - в Нау! - не было ничего.
Он выбрался, мог бы я сказать; только осталось одно, что не изменилось, что давало возможность идентифицировать его из тысяч других на расстоянии.
От него ощутимо веяло безнадежностью.

Как ему удалось? Что с ним произошло?

Вспомнил. Повернулся к нему в раздумиях.
- Что это было? Металлический скрежет, который меня разбудил?
- Ах, это, - он отмахнулся. - Я напугал тебя?
Он помолчал немного, покусывая и без того уже искусанные тонкие губы. Хмурился, глядя в глаза. Раздумывал, стоит ли отвечать. Наконец, решился.
- Сердце у меня теперь... своеобразно так стучит. Мое отболело. Железное спокойнее в разы.
Самому противно было в этом признаваться. Сморщился, будто хотел сказать - "Да. Продался за минуты спокойствия." Коснулся ледяными пальцами - они так и остались ледяными! - моей руки. Взглянул с надеждой - присутствие ее в его глазах повергло меня в очередное замешательство. За все то время, что он был рядом со мной, я никогда не видел ее там. В глазах. Могу поклясться... Они больше не были пустыми. В нем что-то жило.
Кусок железа.
- Сейчас ты дома. Я рядом, - он сжимал мою руку. - Скоро все будет как прежде.
Я машинально кивнул. Он не отпускал руку, вглядываясь в зрачки. Жалкое зрелище - гордого, холодного Нау больше не существовало. Был только этот призрак, фантом. Когда раньше я просил его остаться, сейчас все было наоборот - он не просто просил, он умолял меня не бросать. Он стал еще слабее, чем был, когда медленно умирал.
- Ты все еще пишешь письма? Сколько их уже, порядка семиста, больше?
Помотал головой.
- Я не пишу больше, Нау. Ты ушел... я не пишу.
Очередная вспышка яростной боли в темных глазах. Он уже понял. Но не верил. Он не хотел в это верить.

Вот, вроде, видел его утром... А будто прошло несколько лет.
"Как прежде" никогда не будет.